Вы спрашивали

обработано
обращений
всего принято
обращений

Александр Князев

обработано
обращений

Новая афганская конфигурация


Любое соглашение, хотя бы в малой мере способствующее достижению мира в воюющей стране, должно заслуживать положительной оценки. Но эта аксиома не относится к документу, подписанному 29 февраля 2020 года в Дохе представителями Госдепартамента США и движения «Талибан», поскольку оно никаким образом не направлено на урегулирование ситуации в Афганистане.

В оценке этого соглашения необходимо рассматривать разнообразные позиции как минимум трёх внутриафганских акторов, США, а также интересы и возможности влияния большого списка внешних акторов.

Внутриафганские акторы — это, безусловно, движение «Талибан», это правительство в Кабуле и это системная (легитимная) афганская оппозиция.

Движение «Талибан» можно уверенно считать тем участником процесса, который в наибольшей степени удовлетворён подписанным соглашением и достиг если не всех, то значительной части своих целей и задач. Сохраняя свои военно-политические возможности и ресурсы внутренней и внешней поддержки (включая тыловые базы в Пакистане и подпольные сети влияния в большинстве провинций Афганистана), «Талибан» оставляет себе и возможности для возвращения (при необходимости) к статусу воюющей оппозиции. Но при этом значительная часть талибской элиты получает серьёзный шанс и на участие во власти в Кабуле. Заодно легитимизируется и их контроль над теми территориями, регионами и провинциями, где де-факто этот контроль уже существует. Пусть даже кратковременная легитимизация, снижающая активность правительственных войск, позволяет талибам этот контроль укрепить, а в ряде случаев и существенно расширить.

Отдельно нужно сказать о том, что соглашение с США серьёзно усиливает политический вес «Талибана», включая и его международные аспекты. И здесь важно не только обещание американской стороны к августу 2020 года снять санкции с членов движения «Талибан» и содействовать исключению талибов из санкционного списка ООН к маю 2020 года. Уже в ходе церемонии в Дохе талибская делегация устроила символический «марш победы», и можно не сомневаться, что в своей последующей пропагандистской работе применит этот «образ победы» с большой пользой для себя. По крайней мере, до мая или до августа 2020 года. В любом случае участвующая в соглашении часть талибской элиты хотя бы в этой краткосрочной перспективе пусть и не бесконфликтно, но способна закрепиться в легитимном афганском политическом и бизнес-пространстве, усиливая и свой международный потенциал, и авторитет. Частным примером подобного успеха может служить нынешнее положение Гульбеддина Хекматияра и его окружения из «Хезби Ислами».

Но всё вышесказанное относится только к той части талибской элиты, которая, собственно, стоит за подписанием соглашения и действительно намерена условиям соглашения следовать хотя бы в основных чертах. Проблема «Талибана» как одного из внутриафганских акторов состоит в его неоднородности и отсутствии централизованного управления, отсутствии механизмов подчинённости. В разных исследованиях указывается на наличие в талибском движении нескольких (4—5 и более) фракций, действующих скорее самостоятельно и лишь эпизодически включающихся в какие-то общие акции, заявленные «шурой Кветты», чьё доминирование в большом числе случаев бывает лишь номинальным.

Важно и то, что любая из группировок, объединяемых под понятием «Талибан», имеет и свои собственные внешние связи, которые во многих случаях оказываются важнее, выгоднее, нежели подчинённость решениям «шуры Кветты».

В каждой из группировок происходят ещё и непростые внутренние процессы фрагментации и переструктурирования, смены лидеров, нормой является отсутствие чётких вертикальных связей, которые могли бы заставить отдельные группы боевиков безукоризненно выполнять приказы на местах. Попытки ввести в действие обязательность исполнения приказов шуры в «Талибане» предпринимались многократно, однако они не были и не могли быть эффективны, поскольку противоречили бы самой сущности «Талибана». Это изначально иррегулярное движение, эффективность которого во многом обеспечивается местными связями в том или ином регионе, одновременно утверждая и его высокую степень самостоятельности.

Если верить заявлениям государственного секретаря США Майкла Помпео, закрытая часть соглашения рассматривает только вопросы обеспечения безопасности американских военнослужащих. В опубликованных документах также никаким образом не оговариваются вопросы реинтеграции боевиков «Талибана» в афганское общество и минимизации неизбежной конфликтности в этом процессе. Можно лишь предполагать, что этот более чем обязательный сегмент урегулирования оставляется для включения его в повестку гипотетических пока переговоров и столь же гипотетического мирного соглашения между талибами и кабульским правительством.

Легко можно предположить, что даже при максимально успешном продолжении переговорного мирного процесса, который мог бы закончиться нахождением компромиссов и достижением деклараций об урегулировании, большая часть талибских боевиков окажется в маргинальном положении, не найдя себе места в реинтеграционном процессе. Это будет огромным мобилизационным потенциалом для всех сохраняющихся террористических групп и просто для взрывного роста общей криминализации в стране. В частности, ресурс мобилизации боевиков получает ИГ/ДАИШ. Нельзя исключать и реинкарнации на каком-то этапе некоего нового «Талибана», которую может осуществить не получившая удовлетворения группа талибских командиров нового поколения.

Ашраф Гани и его администрация находятся, пожалуй, в наиболее сложном из всех внутриафганских акторов положении. Игнорирование президента и правительства талибами — а в процессе переговоров в Дохе и американцами — заставили Ашрафа Гани год назад резко активизировать антиталибскую военную кампанию. К сентябрю 2020 года срыв переговоров в Дохе открыл для Гани возможность провести 29 сентября президентские выборы. Общая сомнительная легитимность этих выборов, как и их результатов, привели к настоящему времени к острейшему кризису во внутриафганском политическом пространстве. Оспаривающий победу Ашрафа Гани второй кандидат Абдулла Абдулла в рамках своего несогласия сумел (конечно, в соответствии с местными политическими традициями на самую кратчайшую по срокам перспективу) консолидировать в своём протесте большинство разнородной системной оппозиции, представленной как этнополитическими силами меньшинств, так и значительной частью пуштунских партий.

Происходящий процесс формирования Абдуллой так называемого инклюзивного правительства, попытки назначения Абдуллой своих губернаторов уже в ряде провинций и фактически отсутствие в настоящее время условий для компромисса с Гани — всё это создаёт политический кризис, быстрый выход из которого не очевиден.

Абдулла Абдулла уже успел выразить поддержку соглашению между США и талибами (с аналогичной поддержкой выступил и его основной пуштунский временный союзник Хамид Карзай).

Однако за этими заявлениями не стоит общая позиция системной оппозиции. Склонность Абдуллы к любым компромиссам ради возвращения во власть была продемонстрирована и по результатам президентских выборов 2014 года, утверждённых тогдашним госсекретарём США Джоном Керри, и всем последующим нахождением Абдуллы на посту «исполнительного директора». Его очередное личное соглашательство с Ашрафом Гани вполне может быть поддержано американцами. Но Абдулла Абдулла давно не является выразителем интересов не только всех этнических партий, но и даже таджикской общины, и даже одного из её важных сегментов — панджшерской таджикской общины и соответствующей элиты. И для панджшерцев, и для таджиков, и для всех этнополитических партий очередной альянс Абдуллы и Гани будет, скорее всего, лишь раздражителем в контексте их и без того болезненного отношения к кооптации талибов в афганскую жизнь.

Для партий и политиков, представляющих интересы таджикской, хазарейской общин, и для других этнических меньшинств соглашение с талибами станет серьёзным вызовом в сфере межэтнических отношений.

Это будет означать возникновение огромного конфликтогенного пространства — начиная от попыток переделов собственности до серьёзного увеличения агрессивно националистической доли пуштунской элиты, которая будет претендовать на участие в политической жизни и в сфере государственного управления. Репатриация талибских боевиков резко увеличивает и долю пуштунского электората в любых электоральных кампаниях, резко снижая значение всех непуштунских элит.

В Афганистане нет политиков и политических сил, которые являлись бы откровенно антиамериканскими и не были в той или иной степени управляемы со стороны США. Однако это не означает, что все афганские политики и партии по указу из Вашингтона поддержат гипотетический новый альянс Гани и Абдуллы, а особенно с учётом неизбежного альянса такого правительства с высшей элитой «Талибана». Случись подобный альянс, это будет означать некий качественно новый этап конфронтации между неоднородной и разнонаправленной кабульской администрацией (с одной стороны) и партиями этнополитического характера (с другой стороны). Такого рода конфронтация будет поддержана и заинтересованными внешними участниками, сохраняя высокий уровень политической нестабильности и неопределённости.

Эта ситуация усугубляется и отношением талибов к администрации Ашрафа Гани, на протяжении многих лет не признаваемой всеми фракциями «Талибана». Нет со стороны талибов пока и никакой новой — позитивной для Гани — интерпретации по результатам сентябрьских президентских выборов. На этом фоне абсолютно неопределённой выглядит пока даже судьба планируемых уже внутриафганских переговоров. Интересно, что со стороны талибов звучали настоятельные требования о включении в состав переговорщиков от Кабула представителей несистемной оппозиции. Конечно, какой-то компромисс в этой проблеме может быть создан, но однозначно можно предполагать, что он будет найден не быстро и уж точно не будет высокорепрезентативным, а значит, в последующем будет сохранять в себе очень высокую дополнительную конфликтогенность.

Спланированной во всей этой ситуации выглядит стратегия американцев. Она сочетает в себе решение двух задач: текущей внутриполитической и стратегической внешнеполитической.

Сроки обещанного поэтапного вывода войск, обещания реабилитации талибов как в США, так и в международном масштабе, ещё ряд условий и обязательств американской стороны — всё это отчётливо вписывается в американскую президентскую избирательную кампанию в интересах команды Дональда Трампа. Любые сбои в декларируемом мирном процессе для американских избирателей Трампа могут легко интерпретироваться как частности, спровоцированные афганской стороной — будь то талибы или кабульское правительство. Для американских избирателей будет, вероятно, достаточен сам инициированный Белым домом процесс, детали в пропагандистской избирательной кампании вряд ли будут интересны рядовым американцам. В то же время американская внешняя политика не уйдёт от решения концептуальных задач: сохранения статуса доминирующей в Афганистане внешней силы, контроля над кабульским правительством и точечного управления им, сохранения возможностей для создания в Афганистане локальных управляемых конфликтов, которые будут сохранять потребность Кабула в американской помощи и, скорее всего, в американском присутствии, включая военное.

Широкое пространство деятельности сохраняется и для других внешних акторов. Частичная реинтеграция и кооптация талибской элиты наверняка не будет планомерной и организованной, потребность этой элиты во внешней поддержке в новых условиях усилит её зависимость от спонсоров из числа известных и ранее стран: Саудовской Аравии, Катара, Турции. Сохраняющаяся роль Пакистана как главного модератора талибских группировок даст и Исламабаду новые возможности влияния, в том числе в интересах Китая.

Анализ предшествующего периода американской политики в Афганистане позволяет предполагать дальнейшее продвижение участия в делах Афганистана и двух региональных союзников США — Индии и Узбекистана. Участие Индии (помимо перекладывания на неё части ответственности за экономическое содействие Афганистану) по-прежнему будет выполнять ещё одну из задач поддержания нестабильности на определённом уровне, востребованном американскими интересами, в контексте индо-пакистанского противостояния и индо-китайской конкуренции.

Узбекистан — главный исполнитель задачи интеграции Афганистана со странами Центральной Азии. Эта задача уже выходит за рамки собственно внутриафганского процесса, но остаётся актуальной хотя бы в силу того, что наибольшая конфликтность в Афганистане, помимо Кабула, будет, вероятно, сохраняться (и, не исключено, возрастать) на севере страны.

Для России возникновение новой конфигурации афганского конфликта ставит задачу серьёзной трансформации политических стратегий по Афганистану, требующих как более глубокой межстрановой координации (вероятно, вместе с Ираном и КНР), так и создания новых форм своего влияния в стране с максимальным охватом афганских политических сил. Тем более что необходимые заделы для этого МИД России уже созданы.

Источник: russian.rt.com


Автор: Александр Князев - доктор исторических наук, действительный член РГО, востоковед


Возврат к списку